Возвращенец. «Элита пушечного мяса» - Страница 12

Теперь надо создать усилие на задержке. Вова додумался вставить отвертку в отверстие верхней крышки и повернуть ее. Получилось пол-оборота. Лопухов попробовал усилие — слабовато. Пришлось поворачивать еще на один оборот. Упарился. Еще одна закавыка — как вкрутить задержку на место? Вова вставил на место винт, протолкнул задержку в окно подачи и попытался попасть винтом в отверстие. С десятой приблизительно попытки получилось. Но тут выяснилось, что петлю он надел не той стороной! Пришлось выкручивать винт, переворачивать петлю и закручивать все обратно. Вова нашел добрые слова в адрес родственников конструктора.

А тут и Федоров нарисовался.

— Справился?

— Естественно, — гордо надулся Три Процента.

Первый номер покрутил диск, проверил усилие.

— Нормально. А с рукой что?

— А что?

Сквозь перемазанную ружейным маслом кожу на ладони наливался темно-синий бугор.

— Пружина вылетела.

— Дуй в санчасть, отделенного я предупрежу.

Ладонь, в принципе, не болела, если, конечно, ни за что ею не хвататься. В санчасти кисть отмыли, чем-то намазали, забинтовали и сказали через день прийти на перевязку. Под это дело Вова попросил себе освобождение от нарядов, хозработ, строевой и тактической. Фельдшер иронично хмыкнул, но бумажку написал.

— Ладно, гуляй!

Два дня Лопухов блаженствовал, только взгляды старшины, полные жажды Вовиной крови, портили ему жизнь. Но через два дня повязку сняли, и старшина свое взял.

— Лопухов!

— Я!

— На разгрузку боеприпасов.

Не мог понять странный человек, что Вовин организм для поднятия и переноски тяжестей абсолютно не предназначен, ему такие нагрузки противопоказаны. Ладно бы еще продовольствие разгружать, там всегда можно чем-нибудь поживиться. А кому, спрашивается, нужны эти тяжеленные ящики с патронами? После отбоя Вова едва дополз до койки, все тело ломило, и он не сразу провалился в спасительный сон. Но стоило ему закрыть глаза, как тут же заорали:

— Рота, подъем!

Лопухов, не торопясь, выбрался из-под жиденького красноармейского одеяла. Спину ломило, руки ныли.

— Лучше бы я там сдох.

— Где там? — не понял влезающий в гимнастерку Федоров.

— Там, — ответил Вова, — в другой жизни. Не обращай внимания.

На утреннем разводе роту обрадовали, ей первой предстояли занятия по борьбе с танками. Вова вспомнил, что пару лет назад видел по ящику, как приплюснутый танк перебирается через окоп, в котором за несколько секунд до этого прячется солдатик. После прохода танка солдатик выныривал из окопа и бросал что-то вслед танку. С виду не очень страшно, но как только Три Процента представил лязгающие над собой гусеницы и обрушивающийся с верху грунт… А если края окопа после нескольких проездов не выдержат и танк осядет глубже? В нижней части живота возникли неприятные ощущения, а ноги сами уже выполняли команду «Напра-во!».

Роту привели на окраину городка, где уже был вырыт окоп. Вове он сразу показался недопустимо мелким. Но его предложение «углубить», поддержки у ротного не нашло. А в остальном все было, как по телевизору. Кроме танка. В полусотне метров на деревянных лыжах стоял фанерный макет, собранный на деревянном же каркасе. От макета к окопу тянулся длинный трос, прицепленный к полуторке, стоявшей за окопом. По команде грузовик начинал движение, разгоняя прицепленный макет до вполне приличных двадцати километров в час. Макет перескакивал через окоп, и в него летела сначала бутылка с водой, а потом макет гранаты. После чего «танк» дружно тащили назад, растягивая трос. Все ничего, но таскать макет упарились. Наконец, пришла и Вовина очередь.

— Лопухов, на исходную!

Вове вручили бутылку из прозрачного стекла, заткнутую деревянной пробкой и притертую куском газеты, а также макет гранаты, подозрительно напоминавший те, что пылились в каморке при спортзале Вовиной школы. Вова спрыгнул в окоп, присел. Взвыл мотор полуторки, трос натянулся, и сверху проскрипели деревянные лыжи. Вова высунулся, размахнулся, и бутылка глухо стукнулась о фанерный лист на корме «танка». Есть! А вот граната не долетела буквально на какой-то метр. Тем не менее, «удовлетворительно» Вове поставили.

После обеда опять была строевая. На вопрос «Зачем нам столько строевой?», младший сержант ответил коротко:

— План такой.

Если бы этот план доверили составлять Вове, он бы такой план написал! Такой план, ну просто…

— Лопухов, ножку тяни! Ножку! Высота подъема не меньше тридцати сантиметров!

Тьфу, ты, черт! Опять замечтался.

— Р-рота, левое плечо вперед! Ма-арш!

А куда деваться — армия, да еще и красная. Л-ле-вой, л-левой, л-левой!

В этой жизни все когда-нибудь заканчивается и хорошее, и плохое. Причем: иногда, когда плохой период заканчивается, ты понимаешь, что на самом деле это был хороший. Бывает и наоборот, но это крайне редко. Такие мысли пришли в голову красноармейцу Лопухову, когда подняли полк по тревоге, выдали сухой паек на три дня, привели на железнодорожную станцию и погрузили в эшелон. С одной стороны, жизнь изменилась к лучшему: никто не гоняет тебя в наряды, ни строевой, ни тактической, ни даже политической. Лежи себе на нарах, плюй в потолок. Все так, но от этого лежания лезли в голову нехорошие мысли. Эшелон-то шел на запад, к фронту.

А что ждет его на фронте? Смерть? Нет, это в его планы не входило. Плен? Уж лучше сразу сдохнуть! По крайней мере, мучиться долго не придется. Дезертировать? Вова огляделся вокруг. На ходу не сбежишь. Да и куда потом? Без денег, без документов, приткнуться некуда… Безнадега. Остается, как барану, таскать свой короб с дисками и надеяться. Неизвестно, правда, на что. Каков шанс пехотинца из сорок первого дожить до победы он, к сожалению, представлял.